Студенты переглянулись. Аттракцион «Летучие Паровозики»! У препа что, фантазии ни на йоту? Угорел на работе!? То, что было посвящено здравию, привело к упокою!
– Ужасный человек! – сказали ангелы, – Карапузики! Вот уж мне эти педофилы-перестарки! То есть педагоги! Столько проблем с ними! Покою нет!
Они всегда появляются некстати, эти добрые ангелы!
– Однажды я встретился там с Шекспиром и любил леди Гамильтон. Она была очень горячая!
– Ужасный человек! А Шекспир тебе понравился?
– Шекспир? При чём тут Шекспир? Ну вы заладили! Ужасный человек! Да ужасный человек! На самом деле, если у меня нет женщины, я могу жить с соображаемой! К этому подстёгивает и сама эпоха, суть которой и состоит в последовательной виртуализации! Да здравствует Виртуал-Социалистическая Рабочая Партия Блефуску.
– Воображаемая даже лучше! Её можно выгнать без скандала!
Человек – относительно счастливое существо, ибо ему как правило выпадает жить среди себе подобных.
Наверно микробы, счастливо живущие в унитазе, когда смотрят вверх, видят звёздное небо, а не людей! Их можно понять! Одно звёздное небо на всех! Звёздное небо, от которого у всех слёзы на глазах! Просто небо у них такое!
И видя такое небо, и такую красоту, тли, конечное дело, прикладывают свои тлиные клешни к своим святым тлиным кокардам и, замерев от восторга, слушают свой «Тлиный Гимн», исполняемый в две четверти ля минор.
Тлиный король с бантом на шее Фарфускин
Тлиное войско ведёт,
И его любит страна Банта Фагия Масдия Блефуску,
Дивные песни поёт!
Ах, Блефуску – наша страна!
Ты издалёка видна!
И вообще, готовы жизнь отдать за всё сущее!
Хотя за тлями иногда интересно понаблюдать, я не о тлях буду писать, а о людях. Они мне как-то милее и по размеру ближе.
Вы меня понимаете?
Вы не думайте, что я дурачок какой, я просто иногда прикалываюсь, а так я парень нормальный, наблюдательный и сметливый, хоть куда парень, вот только не очень удачливый, как некоторые губернские умники, каких тут последнее время расплодилось пруд пруди, да это всё поправимо! Не боги горшки обжигают, и горшки богуют, в конце концов!
Мои удачи связаны не с тем, что я или там мои родители какие-то нечестные там, плохие люди, воры там или жулики какие, нет, совсем напротив, увы, мои неудачи идут оттого, что все мы – честные люди. Как бы это сказать? В общем, я благодарен Блефуску за то, что она всегда как бы изводила честных людей и катком по ним ездила, благодарен потому, что свою муравьиную жизнь жить веселее, когда веками в джунглях на тебя идёт охота, и ты поневоле находишься в хорошей спортивной форме. В любой момент можешь от всего этого убежать со свежей газетой в руках. В довольстве и нормальности человек покрывается жирком, линяет, тупеет, скурвливается, в Блефуску жеприличным людям к счастью жиром покрыться никто никогда не даст, не в коня корм, это я знаю не по рассказам. Тут скорее отнимут последнее, чем подарят излишнее, если зазеваться чересчур, но это всё правильно и необходимо! На то и в болоте щука, чтобы рак в поле не дремал!
В то время я был молод и знал всего два слова, состоящих их шести согласных и одной гласной – «Бзднуть» и «Мкртчан».
Мир слов в те годы значил для меня больше, чем мир вещей и я иногда как палочник замирал над утюжныи фолиантом из Палоквинской Библиотеки, с рисунком какого-нибудь столичного фраера или гравированным рисунком жука-энтомофага, затянутого пожелтевшей калькой.
Поживём-увидим! Смотреть на всё это прикольно, я всем скажу! Не всё дело в каких машиных ты ездить, и на каком фарфоре хаваешь, есть многое такое, что и другу Горацио не снилось после дождичка в четверг!
Жизнь прожить, не поле перейти! Так Тукитукич любит повторять! Ему виднее! Он как-то хорошо сказал: «Все женщины мужского пола»! Забавно! Фразист!
Жить всё равно интересно, даже в стане разбойников! Среди разбойников многое можно понять! Это как стекляшку взять, всякого дерьма на неё набросать, потереть чем-то, глядь, бриллиант и вылез! Смотри, только бока нагуливай!
Я презирал их как бы неаристократичность, что ли! Они как будто закрывали глаза, скрываясь от внешнего мира! А я смотрю на всё прямо, даже на Солнце прямо смотрю! Не могу видеть слезинку ребёнка, поруганную девственность, неотблагодарённое геройство! Родину уже не могу видеть без содрогания! Раньше увидел родину и плачу, а теперь плачу, когда увижу! Раньше я плакал слезами тёплыми, как летний дождь, а теперь холодными, как ледник! Не могу видеть глазами родину! Душою она мне мила по-прежнему, а вот глазами её видеть не могу! Она всё время вихляется передо мной, как вавилонская дщерь, а мне от неё уже тошно! Хотя люблю её всё круче и безнадёжней! Я вот что думаю! Хорошо родиться здесь, да помирать страшно!
Не могу видеть поруганную, пустую бутылку водки, отброшенную немотствующей рукой! Бутылка водки, отброшенная немотствующей рукой – это такое кощунство, такое святотатство, что говорить страшно! Не напоминайте мне больше о бутылке водки, попранной наглой немотствующей рукой! Наглая, не сознающая себя рука жлоба много лучше немотствующей, вялой, хилой, я бы сказал, неамбивалентной по сути руки гнилого интеллигента, отбрасывающего в наивной гордыне святую бутылку водки! Хоть убейте, не могу видеть вялую, хилую, неамбивалентную руку гнилого интеллигента! Это какой-то хитрый бэкграунд! Абзацлэнд! Грандпанкстоун! Как увижу родину ранним поэтическим утром в берёзовом тумане, сразу на меня античная тошнота накатывает и рука сама тянется к револьверу! Это какой-то феномен у меня! Лучше ведро цикуты выпить в час заката, чем проснуться и увидеть родину в час рассвета! Это как увидеть жену на рассвете! А вот бренскую крепость с выбитыми окнами – могу видеть! Похороны наших правителей – ничего комичнее не представляю! Это просто колики и смех! Укатайка полная! Уже могу такое видеть! И на хремель сгоревший со смехом бы смотрел и смотрел! С хохотом! Нусекву, уходящую со скрипом под землю проводил бы напутствующим взором! Гори, гори ясно, чтобы не погасло! Всякому – своё!
Всё понятно?
Тут так удивительно всё!
Ну, положим такие добродушные мысли меня не всегда колеблют! В основном я думаю о другом! О еде, питье, одежде! Тут о высоком, вечном и неколебимом долго не дадутподумать! Поколеблют! Всё поколеблют! И треножник поколеблют, и вообще всё сущее!
Вот Данте описывал Ад, а сам-то в нём не был, всё из пальца тянул, ад какой-то, чистилище! А мы тут прямо в горниле тащимся, в самом пекле событий. Над всем этим кучка каких-то сомнительных парняг в униформах, так принято! Вид у них, как у крыс, да только они сами высокого вори и себя крысами не считают, а считают себя людишками удивительно полезными для такой родины, как Блефуску! Вон кучу каких-то патриотов погнали в огонь, там пальба, стрельба, гомон и сотрясение, вон кого-то подвешивают причудливым образом и ковыряют всякими инструфараонами, а те воют и причитают, тут вообще выборы сатаны какого-то местного, энтузиазм шкалу снёс, а вон там, чуть в сторонке вообще что-то загадочное, даже я ещё пока не знаю, что это. Боюсь даже идентифицировать! Вау! Ву-ух! Пойдёмьте посмотрим поближе! Может, кому и понравится?
Ёхан бабай! Что вижу!
Хроника.
О, как ужасно в век суровый,
Неблагодарный и пустой
Пребыть колхозною коровой
С босой, понурой головой!
Как грустно видеть в щель сарая
Топор, ведро, верёвку, пень,
А там вдали, где птичья стая —
Ошмётки дымных деревень!
Бежит по косогору стадо!
Грустит о добром Ильиче
Горбун с пропитым в детстве взглядом
С хлыстом тяжёлым на плече!
Как жутко муравьём родиться,
И на горбу таскать бревно,
Чтоб выжив чудом, возгордиться
И говорить: «Мне всё равно!»
Как больно быть пчелой – и мимо
Лететь неведомо куда!…
Их участь, впрочем, несравнима
С ужасной участью совка!
Не в плавках сила! Сила – в знаньях!
С тоской посматриваю я
На повторенья, заклинанья!
На участь честных средь ворья!
О, смертнорусская истома!
Да, наш удел весьма суров —
Как гости пребываем дома
Средь нагловатых чужаков!
Веками – пыль, глупцы и мухи,
Грязь непролазная дорог,
И те же нищие старухи,
Привыкшие латать носок!
Спит под звездой нерукотворной
Земля, рождающая дух…
Дух безнадёжности покорной
К всевластию Навозных Мух!
Пусть насмехаются соседи!
Всем вопреки умеем мы
Жить без Божественных Комедий
Комедией своей судьбы!
Порой средь дикого бедлама,
Спасаясь чудом от беды,
Мы смотрим в землю…
Где же яма,
В которой кончатся следы?
Прекрасны плесени узоры!
Чу, наводняют сирый стан
Легко линяющие своры
Попов, бандитов, партизан…
Кого ещё судьба подкинет?
О том не знает человек!
И это он пройдёт, и минет
Неведомо который век!
Рабы рабов при слове мёртвом!
Видать Всевышний нам велел
Дышать веками духом спёртым,
Отбросами заморских дел!
Но как придёт захватчик лютый
С освобождением своим,
Рабы в течение минуты
(Невесть зачем!) кончают с ним!
Чтобы потом свои сатрапы,
Забыв об участи рабов,
Набив карман, потёрли лапы
И улыбнулись средь гробов!
Я вижу их! Паны и слуги,
Запёртые в земную клеть…
P.S. …Не надо мне бы на досуге
Немецкой хроники смотреть!!!
В детстве я почему-то думал, что Гарфункель – горбун! А он оказался вертким чернявым парнем с гитарой, фендер, по-моему, называется, попсовичок! Глазками швиц-швиц! Маленькой, чорненькой! Да нет, я не восхищался их песнями. Так себе! О Саймоне я не говорю, тот был поталантливее, что ли, хоть можно сказать точнее – вёрткий! Тоже вёрткий! Пузцо такое! Они вместе с Битлами окучивали поле верхотурки поп-культурки и взращивали на нём жёлтые сумбмариновидные тыквы и синие психоделические помидоры. На самом деле я – настоящее дитя поп-культурки, хотя мои родители хотели для своего единственного сына иного удела!