– Смерть сармантийским выродкам! – возопил кто-то из дорионцев, и его радостно поддержали остальные.
Зефирус заметил, что несколько воинов церкви направились к сидящему у стены Фарису. Тот выхватил из голенища сапога нож, приготовившись защищаться. С некоторой досадой, что предстоит покинуть веселье в самом разгаре, Зиф оставил своих товарищей и, отогнав храмовников, уволок мальчишку наверх, подальше от драки.
Уже будучи в комнате, Зиф разлегся на койке с трубкой в зубах, набив ее высушенной травой, которая давала приторно-сладкий дым, расслабляющий не хуже старого вина. Снизу доносились вопли и шум продолжающегося побоища. Наверняка хозяин таверны попытается содрать с него денег на ремонт. Ха! Пусть попробует. Люди, в грудь которым утыкается острие кинжала, чаще всего теряют всю свою убедительность.
Из-под полуопущенных век он посмотрел на мальчишку, сидящего на подоконнике. Тот рассеянно вырезал ножом завитки сармантийских узоров на деревянной раме, при этом лицо его было хмурым и недовольным, так и хотелось утешить того какой-нибудь безделушкой. Зефирус усмехнулся. Что-то он стал неприлично мягким в последнее время. Товарищи упрекали его в излишней опеке над юным наследником шраванского трона, Омеро даже как-то заявил: «В твоих сиськах еще нет молока? С каких пор ты стал мамочкой, Зиф?»
– Сердишься? – спросил он, глядя на мальчика.
– Тебе нравится их злить, а мне здесь приходится работать, – ответил тот, продолжая свое занятие.
«И оплачивать ваши пьянки», – прочел Зиф на его лице. Фарис прекрасно понимал, что не может произнести этого вслух, поскольку принято было считать, будто он нанял Зефируса в качестве учителя, и расплачивается таким образом.
– Я видел твой взгляд, – усмехнулся он, выпуская густой дым из ноздрей. – Тебе было мерзко…
– Мне безразлично, – фыркнул мальчик, но нож слишком глубоко вошел в раму, чтобы его слова можно было принять за правду.
– Тогда ты не спал бы в обнимку с сиифом и ножом под подушкой. Боишься меня? – Зиф перевернулся на бок и подпер рукой голову. – Напрасно, поверь. Иногда я забываю, что ты родился не в Сармантии, и некоторые вещи, привычные для меня, тебе чужды.
Фарис продолжал делать вид, будто не слушает его. Внимательным он был исключительно на тренировках, тогда и к наставнику относился с уважением, правда, не с большим, чем к фонтану, из которого приходилось пить. Порой Зефирусу стоило огромных усилий, чтобы остановить себя и не сомкнуть пальцы на шее своего ученика.
– Что ты видишь на лицах людей, когда они смотрят на тебя? – спросил он, вновь засовывая в рот мундштук.
– Презрение, – не раздумывая, ответил тот.
– Желание, – поправил его Зиф. – Они жаждут обладать тобой, и – о, да! – испытывают при этом презрение и стыд, но к самим себе.
– Ты не путаешь их с собой? – его холодный взгляд никак не сочетался с невинной улыбкой.
Зефирус рассмеялся. Никто из его прежних учеников не посмел бы говорить столь неуважительно, а этот мальчишка был отважен в собственном неведении, вот они и уживались, как мангуст со змеей, которые нашли приют под одним крыльцом.
– Такова человеческая природа, – Зиф достал из крошечной шкатулки еще щепотку травы и добавил в чашу трубки. – Люди хотят обладать красотой, так они спасаются от собственной никчемности, неполноценности. Одни запирают в клетках редких птиц и зверей, другие трепещут от вида драгоценных камней, третьи окружают себя женщинами или мужчинами, чтобы тешиться властью над ними. Красота никого не оставляет равнодушным, будь она заключена в вещи или в человеке. И чем она откровеннее, тем больше желающих… Нет, ты снова морщишься! Я тебе отвратителен?
– Мне отвратительно то, о чем ты говоришь.
Зефирус с грустной нежностью вспомнил дворец Голодных Теней и собственное обучение. Позволь он в подобном тоне обратиться к кому-нибудь из наемников, и, вероятнее всего, следующее же задание стало бы для него последним, не говоря уж о том, что волосы на всем его теле были бы сожжены, а язык болел бы от того, сколько сапог пришлось бы вылизать. Он и в самом деле становился слишком мягким.
Как-то он рассказывал Фарису о своей якобы первой жертве: Теней было трое, а убить предстояло какую-то семью из сармантийского Совета. Пока старшие наемники занимались этим, он обыскивал дом и нашел ребенка. Тот был года на три младше самого Зифа, на лице он увидел страх, словно у звериного детеныша, на щеках слезы. У него были изумрудно-зеленые глаза, как у Фариса, и он просил о пощаде. Он не мог произнести ни слова, так дрожали его губы, но молил взглядом. И все же Зифу пришлось сделать выбор, он поступил, как должен был: прервал жизнь того бедного мальчика. И, мол, возможно, теперь с годами начал познавать горький вкус раскаяния за содеянное…
Это была абсолютная бесстыдная ложь. Сопливая вышла история, и даже Фарис на нее не купился, хоть не стал задавать никаких вопросов. Зиф придумал ее давно и рассказывал всем, кому только мог: то про зеленоглазого мальчика, то про прелестную девушку, в зависимости от того, на кого он желал произвести впечатление в конкретный момент. А правда в том, что первое убийство Зефирус совершил еще до того, как пришел к наемникам. Он убил одного из клиентов матери, когда тот, потеряв голову от браги, чуть не пришиб мальчонку саблей. И ни об одном заказе Теней он никогда не печалился: если жалеешь о хорошо выполненной работе, то не тем ты в жизни занимаешься.
– Я честен перед тобой, и всегда был честен перед собственными желаниями, – он сильнее, чем обычно, стал растягивать слова, хоть мысли еще были ясными. – Пусть стыдятся другие. Зиф убийца, разбойник, вор и лицемер. Я пролил столько чужой крови, что мог бы утопиться в ней. Но знаешь… я расскажу тебе один секрет. Ты ведь умеешь хранить тайны, правда?
Ответом на это было равнодушное молчание, но Зефирус и так знал, что может доверять мальчишке.
– Я коплю деньги, у меня уже есть небольшие сбережения. Еще год-два, может, пять, я подергаюсь под Королевой, а потом свалю на Лютеанский полуостров…
Ему стоило прикрыть веки, и он уже представлял дом, который непременно купит там: стены и колонны из белого мрамора, пол, в котором бы он видел собственное отражение, спальня просторная, с большой кроватью и пуховой периной. Хватит, всю жизнь на клоповниках валялся, пора бы пожить по-человечески. И одежду купить у лучших портных, из шелка такого же белоснежного, как и все вокруг. Служанок завести, сочных, юных, сладких, чтобы с почтением взирали на своего господина…
Он даже не сразу понял, что все это произнес вслух, и теперь Фарис смотрел на него с плохо скрываемой насмешкой. Видимо, мечты наемного убийцы о хорошей жизни он находил забавными.
– Я возьму тебя с собой, дитя моё, – сказал Зефирус, чувствуя, как сладкий дым все дальше уносит его сознание от реальности, в которой оставалась грязная тесная комната с жесткими матрасами.
Он погрузился в собственный мир, в котором был волен направиться к таинственным лютеанам, о которых слышал лишь то, что их жизнь – блаженство, мир и покой. Внизу уже было тихо: наверное, храмовники отступили, забирая раненых, а Омеро и Фино вернулись за свой стол, доедать и допивать, что осталось. Зефирус же лежал на сером тюфяке с легкой улыбкой на губах, представляя, как он в шелковом одеянии идет по длинному коридору с белоснежными колоннами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.