Если операцию мне проделают удачную, сама тебе напишу, а это, как видишь, чужой рукой написано. Надя пишет. Господь с тобой. Моё благословение Ниночке и девочкам Екатерине, Вере и Анастасии.
Иоанна.23. 1988 г.
Милый мой друг Мишенька! Сама пишу! Каракули невнятные. Рука писать отвыкла, но глаз-то видит. Сказали, что потом очки сделают, и вовсе будет хорошо. Врач был из русских, весёлый, хвалил мой катаракт, говорил, что снялся как обёртка с конфеты. Обешал и второй сделать через два месяца.
В воскресенье в церковь пришла — все сияет! Свету полно! И все мне кажется золотым — и иконостас, и окна. Ох, как же грустно было без солнца жить.
Как я рада, сыночек мой, что в семье твоей прибавление. Я знаю, что все мужчины хотят сыновей, девочкам мало рады. Вот и дождался мальчика в доме! Слава Господу! Не написал, как нарекли. Забыл? Или — сама догадайся? Неужто Серафим? Раньше много называли в честь Серафима Саровского, а теперь, кажется, из моды вышло. Писать некогда, к обедне звонят. Господь с тобой.
Иоанна.24. 1 августа, 1992 г., Иерусалим
Поздравляю, Мишенька! Получила и письмо твоё, и «Церковный вестник». 25 лет священства — не кот начхал! Фотографию-то пришли, как тебя чествовали. Неужто к тебе в Тишкино сам Владыка приезжал? Ой, бойся и трепещи! Как оно сказано — хулу и похвалу приемли равнодушно! Мишенька! Как все переменилось, кто бы мог подумать! И власть проклятая кончилась, и тебе церковные награды на грудь вешают! Мы тут читали, что новое правительство с церковью братается, а я недоверчивая — никакого начальства отродясь не любила. Да не слушай ты меня, старуху. Ну, и я похвастаю: меня тоже чествовали, кто вспомнил, не знаю, я и сама запамятовала, но и у меня была круглая дата — девяносто лет стукнуло. И что я вспоминать стала? Свои дни рождения — как я их запомнила! Особенно хорошо помню моё девятилетие. В тот год мы на лето в имение наше Гриднево не поехали, потому что мама тяжело рожала брата Володю, ей операцию делали, едва спасли, и она была ещё больна, и переезд все откладывался, переехали уже после дня моего Ангела 11 июля. Всех гостей помню — немного было, потому что все из города разъехались, и я тревожилась, что мало подарков будет. Нас не баловали — но в тот год мама подарила мне французскую куклу с закрывающимися глазами, с локонами и в морском костюме, в кожаных ботиночках с пуговкой. Последние счастливые годы доживали, потом война началась. Папа был адмирал. Ты не знал, наверное? Ну, потянуло на старческие песни, остановить некому.
Кроме поздравления, вот что ещё хотела тебе описать — твоего дружка Федора Кривцова. Он ведь нашёл себе старца и пропал — есть такие счастливые люди, которые все ищут, кому бы себя подарить. Нашёл он какого-то пустынника — а здесь их до сих пор не счесть, всех толков: и голодари, и столпники, и целители, и чудотворцы. Толпы шарлатанов и сумасшедших. Святой — существо тихое, незаметное, спит под лестницей, одет неприметно. Надо долго смотреть, чтоб разглядеть. Ну, ладно. Пришёл вчера Федор. В Иерусалиме никого ничем не удивишь: когда я только приехала, по Старому Городу ходила — и прокажённых видела, и бесноватых, и ряженых по-всякому. Но Федор пришёл — удивил. В грязном рубище, худой как скелет, глаз горит безумным огнём, смотрит поверх голов, бородёнка до пояса, голова вся в лишае. Правда, скуфьёй прикрыта.
Старец почил! Священник ему надобен для отпевания. Я Кирилла нашего знаю, он нипочём не потащится в гору — тучен, задыхается. Второй, Никодим, он юркий, сухой, может, и долезет, но он в отлучке — на Синае.
Я ему говорю: к грекам иди, у них священников много. Он головкой трясёт: нет, с греками старец был в большой ссоре. К сирийцам иди, к коптам. Опять головой трясёт — они ему уже отказали. Тут мне пришёл на ум брат Даниэль. Есть, говорю, один кармелит, он никому не отказывает, только он, наверное, тебе не подойдёт. И ушёл Федя бедный. Да, напоследок сказал, что был его старец Абун епископ Истинной Церкви Христа, её патриарх. А велика ли церковь, спрашиваю. Три человека раньше было — Абун, ещё до Абуна один, его учитель, и наш Федя. И теперь Федя один остался. А мы все, выходит, не истинные… Не слыхал ли про такую церковь, Мишенька? Отправила я его с Богом к Даниэлю в Хайфу. Тот не откажет, верно. И патриарха отпоёт, и бродягу. Он у нас человек неприметный, всю жизнь где-то под лестницей живёт. Заболталась, Господь с тобой, друг мой дорогой Мишенька.
25. 1992 г., Иерусалим
ВТОРОГО АВГУСТА НА ДЕВЯНОСТО ПЕРВОМ ГОДУ ЖИЗНИ СКОНЧАЛАСЬ МАТЬ ИОАННА СУМАРОКОВА.
НАДЕЖДА КРИВОШЕИНА.26. Январь, 1992 г., Иерусалим
Дорогой (ая)……!
Комитет подготовки встречи обитателей Эмского гетто сообщает следующее:
1. Встреча состоится 9 августа сего года в городе Эмске. Имеется договорённость с администрацией города. В связи с тем что имеющиеся в городе две гостиницы («Восход» и «Октябрь») могут принять не более 60 человек, а в нашем списке участников на сегодняшний день имеется 82 (чтоб были здоровы!), администрация даёт в наше распоряжение здание общежития педагогического техникума, куда можно поместить до 120 человек.
2. Для участия в памятной встрече были приглашены представители Всемирных Еврейских организаций, представители правительств России, Белоруссии, Польши и Германии. Некоторые уже ответили. С уверенностью можно сказать, что приедут немецкие журналисты с киноаппаратурой. Разрешение на съёмку ещё не получено, я уже списался с теми организациями, которые за это отвечают.
3. На мой запрос городским властям города Эмска относительно установки памятника погибшим евреям из гетто мне сообщили, что в городе уже имеется памятник погибшим во время освобождения Белоруссии советским солдатам, и второго им не нужно. Но как будто можно поставить памятник на старом еврейском кладбище, которое почему-то сохранилось. Так что наши собранные деньги мы употребим на это дело.
4. От городских властей мы будем иметь выступление ихнего городского главы и самодеятельный концерт.
5. Все подробности, связанные с билетами, визами и передвижениями, я буду вам сообщать постепенно, но каждый может мне написать с вопросами.
Рувим Лахиш.
27. 4 августа, 1992 г., Хайфа
Мы выехали в четыре часа утра, и за два часа по пустой дороге домчались до поворота на Кумран. Даниэль всю дорогу мне рассказывал про какой-то новый кусок кумранских рукописей, который только что опубликовали. Кажется, ему про это рассказал сам археолог, который это чудо обнаружил. В пещере №4 открыли какую-то новую рукопись — страшно выговорить — первого века до нашей эры, где автор, пишущий от первого лица, называет себя Мессией и сообщает, что изведал страдания и печали, но теперь вознесён выше ангелов и восседает на небесном престоле и более всех ангелов приближён к Всевышнему… По тексту можно предположить, что это письмо с того света оставшимся единомышленникам.
— Сдаётся мне, — сказал Даниэль, — что сегодня мы увидим одного из тех, кто вознесён выше ангелов…
Я засмеялась, а он, оказывается, совершенно не шутил, и серьёзно мне сказал, что давно уже слышал про этого старца, про всякие чудеса, которые тот когда-то производил, а потом вдруг перестал.
Тут мы увидели длинную фигуру на дороге. Я сначала подумала, что бедуин. В тряпки замотан. Потом вижу — скуфья торчит. Значит, тот самый Федор. Машину поставили, вышли. Он кланяется. Даниэль ему руку протягивает, тот от руки шарахается.
— Ты священник? — спрашивает.
Даниэль говорит ему:
— Не сомневайся, брат, больше тридцати лет. Не веришь?
Открывает портфель, достаёт монашеский скапулярий.
— Теперь веришь? У меня и крест есть. Правда, не такой большой, как у тебя, — улыбается. Но тот совершенно не улыбается. А на груди у него действительно висит крест очень большой, деревянный.