Илья Ульянов - 1812. Русская пехота в бою. Страница 29

Подробная инструкция для действия егерского каре против кавалерии содержалась в «Начертании полевой егерской службы»: «Опаснее всего для него [егеря. — И.У.], когда он на открытом месте атакован конницею; но и тут найдет он свое спасение, когда только останется всегда при холодном духе, не устрашился конского топота и шума скачущей конницы, всегда останется сомкнутым, и огонь свой сбережет, и без позволения своего начальника ни одного выстрела не сделает. Положим, что батальон Егерей отступать начинает в чистом поле от неприятельской конницы; то в таком случае построясь в каре, отступать им с тихим шагом и сомкнуто. Конница же обыкновенно, когда вознамерится ударить на пехоту, высылает множество фланкеров, чтобы раздражить пехоту и выманить у нее огонь, когда сие удалось и пехота выстрелила, то и самое то время, не дав ей время зарядить, нападаешь на нее сомкнутым фронтом: следственно пехоте в таком случае никогда не надобно уважать конными фланкерами, но спокойно продолжать свой путь; а когда фланкеры неприятельские в 160 и 200 или 300 шагов приближаются, то можно приказать изредка хорошим стрелкам из Карей несколько выйти, и по них стрелять; и когда таким образом несколько человек с лошадей свалятся, то неприятель так смело уже не сунется; а когда со всем тем неприятельская конница поведет свою атаку всем фронтом, то всему Карею остановиться; передняя шеренга садится на правое колено и наклоняет штыки противу груди лошадей, упирая приклад в землю, а оставшиеся две шеренги уже шагов на 150 и 200 начинают стрелять, не плутонгами и не целыми фасами, но рядами; (ибо пальба плутонгами и фасами вовсе неприлична Егерю) наблюдая чтобы сей огонь таким образом произведен был, дабы из 4 рядов, двое рядовых были с заряженными ружьями. Огонь сей должен быть хотя не частой, но вредительный; а когда егери только не заторопятся, и порядочно с холодным духом смело будут прицеливаться, то сей огонь должен быть так жесток, что никакая конница его не выдержит, но всегда обратится в бегство. Ни в каком случае не может пехота себе более чести заслужить, как в таком сражении противу конницы и при всем том нет для егеря ничего легче, как обороняться противу конницы, ибо стоит только, как выше сказано, устоять противу оной твердо, смело, и не устрашиться звука и стука атакующей конницы. Напротив того Егерь неминуемо пропал, когда он только немного заторопится или потеряет терпение и присутствие духа. Для того почитаю за нужное, чтобы солдату уже заблаговременно растолковать, все что для него полезно. А особливо состоит великая важность в том, чтобы он знал, как ему противу конницы поступать. В самое сражение уже поздно ему давать наставления».

Построение в каре было довольно сложной эволюцией, слабо обученные войска не всегда могли достаточно быстро провести его. Еще труднее было сохранить такой строй в движении. Участник сражения при городе Красном в июле 1812 г., где новосформированная 27-я пехотная дивизия отражала атаки кавалерии Мюрата, таким образом описал действия пехотных батальонов: «Наша толпа похожа была на стадо овец, которое всегда сжимается в кучу, и при нападении неприятеля, с которой ни есть стороны, батальным огнем отстреливалась и штыками не допускала до себя» [87, с. 184].

Гораздо успешнее действовали батальоны полков лейб-гвардии Измайловского и Литовского в сражении при Бородине, отражая атаки французской тяжелой кавалерии. Этим бойцам выучки было не занимать, и французы очень скоро в этом убедились. Командир батальона В.И. Тимофеев, например, приказал своим солдатам не стрелять, а лишь «махать штыками» (лошади боялись сверкающего металла) и «колоть в морду тех лошадей, которых кирасиры принудили бы приблизиться к фронту». Расчет офицера полностью оправдался: французы замешкались перед каре, а потом стали строить колонну для атаки. Гвардейцы не стали ждать противника. «Я, — вспоминал потом Тимофеев, — скомандовав «ура», бросился с батальоном в штыки. Передние кирасиры… были жертвою наших штыков, опрокинулись на свою колонну, смешали еще более оную и обратились все в бегство. Тогда я приказал открыть по ним батальный огонь, и тем было довершено поражение» [88, с. 179, 180]. В Бородинском сражении это был не единственный пример, когда каре не ограничивались пассивной обороной: в завершающей стадии боя Перновский пехотный полк в батальонных каре атаковал французскую кавалерию и обратил ее в бегство, причем идущие в первой шеренге солдаты метали вдогонку всадникам ружья со штыками [133].

Вообще, с кавалерией, потерявшей строй и скорость движения, пехота конкурировала на равных, даже не выстраиваясь в каре. При Бородине полки 24-й дивизии, сначала атакованные французской кавалерией, а затем окруженные у Курганной высоты саксонскими и польскими кирасирами, вынуждены были пробиваться к основным силам. В наградных документах майора Томского полка Бориса Мейбоума значилось: «При двукратном нападении неприятельской кавалерии, командуемый им первый батальон отражал ее и при многократном покушении неприятеля отрезать его от прочих наших войск, пробивался штыками сквозь него и присоединился к полку». Капитан этого же полка Иван Левашов «во все время действия 3-го батальона, ободряя нижних чинов, был неустрашим, вел и держал свой дивизион в возможном порядке и при нападении неприятельских кирасир со штыком в руках сам оных поражал» [39, с. 259].

Хорошо обученная пехота в ряде случаев могла также не сворачиваться в каре, если численность нападавшей кавалерии была невелика. Офицер 11-й артиллерийской бригады И.Т Радожицкий описал эпизод сражения при Островно 13 июля: «Эскадрон храбрых Французских гусаров завернул правое плечо вперед и с саблями бросился на стрелков наших; вдруг пехота из линии пустила батальный огонь, я ударил картечью, и весь этот эскадрон рассыпался: многие попадали с лошадей, другие бросились назад…» [133, с. 81].

Егеря и стрелки в цепи при внезапном нападении кавалерии стремились сбиться в «кучки». Не успевая сделать этот маневр, бойцы нередко ложились на землю и пропускали всадников над собой. По неоднократным утверждениям французской стороны, на землю при атаке ложились и сомкнутые строи русской пехоты. Нам не удалось найти ни одного наставления или приказа, оговаривающего подобный тактический прием пехоты, так что все подобные описания остаются на совести мемуаристов.

Наиболее успешные результаты достигались при взаимодействии пехоты и кавалерии. В самом простом случае кавалерия могла быть использована в качестве транспортного средства. Примером подобного «утилитарного» применения кавалерии можно считать перемещение егерей 5-го и 20-го егерских полков на казачьих лошадях в составе казачьих отрядов, форсирование Березины егерями с помощью гусаров, а также и перевозку тяжестей 1-го егерского полка башкирами.

Стрелковая цепь пехоты нередко поддерживалась стрелками-фланкерами кавалерии и конными взводами и эскадронами, которые, с одной стороны, обеспечивали более эффективное давление на неприятельскую цепь, а с другой — защищали свою цепь от нападения вражеских кавалеристов. При службе на аванпостах неоценимую помощь легкой пехоте оказывали конные патрули.

Артиллерия являлась наиболее опасным противником пехоты. По статистике, наибольшие потери в сражениях начала XIX века наносил именно орудийный огонь. И колонна, и развернутый фронт равным образом подвергались опасности; лишь стрелковые цепи не так часто становились объектом обстрела.

Орудия вели продольную стрельбу, практически все время оставаясь в поле зрения, поэтому и моральное воздействие артиллерии также было очень существенно. Один из русских артиллеристов писал: «Ядра и гранаты наводят ужас своим свистом, ужасными ранами… расстраивают полки, гонятся за ними и в лощинах, и за косогорами, достигают их рикошетами» [139, с. 39].

Сомкнутый строй пехоты попадал в зону действенного артиллерийского огня, находясь не далее километра от батареи. Люди в первых шеренгах пехотных батальонов напряженно наблюдали за деловитой суетой артиллеристов на хорошо заметной неприятельской батарее. Наконец расчеты у пушек замирали, блестящие или уже закопченные стволы приземистых чудовищ жадно выцеливали близкие жертвы. Время замедляло свой бег. От поднесенных пальников загорались запальные трубки, струи огня и дыма били вверх, но тут же вся батарея скрывалась за мощными вспышками выстрелов. Залп… При скорости ядра или гранаты от 300 до 400 метров в секунду проходило до трех секунд от момента выстрела до падения снаряда. Ожидание приближающейся смерти было ужасно.