Эрнест Хемингуэй - Пятая колонна. Страница 16

Непременно.

Когда она проходит мимо Макса, тот говорит очень вежливо.

Salud, camarada.

Salud.

Она закрывает дверь, соединяющую обе комнаты, и выходит в коридор.

(как только они остаются одни). Это — товарищ?

Нет.

Ты так назвал ее.

Это просто манера говорить. В Мадриде всех называют товарищами. Считается, что все работают для общего дела.

Не очень хорошая манера.

Да. Не очень. Помнится, я сам как-то говорил это.

Эта женщина, — как ты сказал… Бригес?

Бриджес.

Это очень серьезно?

Серьезно?

Да. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Я бы не сказал. Пожалуй, скорее комично. В известном смысле.

Ты много времени с ней проводишь?

Немало.

Чье это время?

Мое.

А не время партии?

Мое время — время партии.

Вот это я и хотел сказать. Хорошо, что ты так быстро соображаешь.

О, я очень быстро соображаю.

Не стоит злиться из-за того, в чем ни ты, ни я не виноваты.

Я не злюсь. Но я не обязан быть монахом.

Филип, товарищ, ты никогда не был похож на монаха.

Нет?

И никто не требует, чтобы ты стал монахом.

Нет.

Все дело в том, чтобы это не мешало работе. Эта женщина — откуда она? Из какой среды?

Спроси ее.

Придется, очевидно.

Разве я плохо работаю? Кто-нибудь жаловался на мою работу?

До сих пор — нет.

А сейчас кто жалуется?

Я жалуюсь.

Вот как?

Да. Мы должны были встретиться у Чикоте. Раз ты не пришел туда, ты должен был оставить мне записку. Я прихожу к Чикоте вовремя. Тебя там нет. Записки тоже нет. Я прихожу сюда и застаю тебя mit einer ganzen Menagerie[28] черно-бурых лисиц в объятиях.

А тебе никогда ничего такого не хочется?

Очень хочется. Постоянно.

И что же ты делаешь?

Иногда, если у меня выдается свободный час и я не слишком устал, я нахожу такую, которая соглашается побыть со мной, не глядя на меня.

И тебе постоянно этого хочется?

Я очень люблю женщин. Я не святой.

А есть святые?

Да. А есть и не святые. Но только я всегда очень занят. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Сегодня мы опять пойдем туда.

Хорошо.

Ты хочешь идти?

Послушай, я допускаю, что ты прав насчет этой женщины, но нечего оскорблять меня. По работе ты меня ни в чем упрекнуть не можешь.

Эта женщина — она не подозрительна?

Ни в коем случае. Может быть, мне это вредит и отнимает у меня время и тому подобное, но за нее я ручаюсь.

Ты уверен? Знаешь, я в жизни не видел столько лисиц.

Она, конечно, дура, но я ручаюсь за нее, как за себя.

А за себя ты еще ручаешься?

Надеюсь. А это видно, когда за себя нельзя ручаться?

Еще бы!

Сейчас посмотрим. (Становится перед зеркалом и с презрением смотрит на себя.)

Макс смотрит на него и улыбается. Потом кивает головой.

Я бы за тебя поручился.

Хочешь, пойди к ней и расспроси, из какой она среды и тому подобное.

Нет.

Она из той среды, к которой принадлежат все американки, приезжающие в Европу с некоторым запасом денег. Они все одинаковы. Колледж, лето на лоне природы, более или менее состоятельные родители, — в наше время чаще менее, чем более, — мужчины, романы, аборты, виды на будущее и наконец замужество и тихая пристань или тихая пристань без замужества. Одни открывают магазин или служат в магазине, другие пишут или занимаются музыкой, некоторые идут на сцену или в кино. У них есть какая-то организация, Лига молодежи, там, кажется, работают девственницы. Все для общего блага. Эта пишет. И даже неплохо, когда не ленится. Спроси ее сам, если хочешь. Но предупреждаю, все это очень скучно.

Меня это не интересует.

Мне показалось, что интересует.

Нет. Я подумал и решил все это предоставить тебе.

Что именно?

Все, что касается этой женщины. Поступай с ней, как знаешь.

Напрасно ты мне так доверяешь.

Я доверяю тебе.

(с горечью). Напрасно. Иногда я чувствую, что все это мне надоело. Вся моя работа. Просто опротивела.

Понятно.

Да. И разговорами ты мне не поможешь. Я на днях убил этого мальчишку Уилкинсона. Просто по неосторожности. Не говори, что это не так.

Ты мелешь вздор. Но ты действительно не был достаточно осторожен.

Я виноват, что его убили. Я оставил его в этой комнате, в моем кресле, при открытой двери. Я совсем не так хотел его использовать.

Ты же не нарочно оставил его здесь. Брось об этом думать.

Нет, не нарочно. Просто загнал в ловушку по неосторожности.

Рано или поздно его бы все равно убили.

Да, да. Конечно. Если так на это взглянуть, то все чудесно, правда? Совершенно замечательно. Вот об этом-то я и не подумал.

Мне уже случалось видеть тебя в таком настроении. Я отлично знаю, что это все пройдет и ты снова станешь самим собой.

Да. Но ты знаешь, что я сделаю, когда это пройдет? Накачаюсь виски и подхвачу какую-нибудь девчонку… Прекрасная картина. Это ты называешь стать самим собой?

Нет.

Мне все опротивело. Знаешь, где бы я хотел очутиться? В каком-нибудь славном местечке вроде Сен-Тропез на Ривьере, проснуться утром, и чтобы не было войны, и чтобы принесли на подносе кофе с настоящим молоком… и бриоши со свежим клубничным вареньем, и яичницу с ветчиной.

И эта женщина?

Да, и эта женщина. Ты совершенно прав, — эта женщина. Черно-бурые лисицы и прочее.

Я говорил, что тебе это вредно.

А может быть, и полезно. Я так давно на этой работе, что мне все опротивело. Все вообще.

Ты работаешь, чтобы у всех был такой хороший завтрак. Ты работаешь, чтобы никто не голодал. Ты работаешь, чтобы люди не боялись болезней и старости; чтобы они жили и трудились с достоинством, а не как рабы.

Да. Конечно. Я знаю.

Ты знаешь, ради чего ты работаешь. А если иногда у тебя немного сдают нервы, я это отлично понимаю.

На этот раз у меня основательно сдали нервы, и это тянется уже давно. С тех пор как я встретил ее. Ты не знаешь, что женщина может сделать с человеком.

Слышен приближающийся визг снаряда и грохот взрыва на улице. Слышен крик ребенка, сначала пронзительный, потом отрывистый, жалобный. Слышен топот бегущих ног. Еще снаряд. Филип распахнул окно настежь. После взрыва снова слышен топот ног.