– Я представляла её хуже, чем она оказалась, – честно ответила Валь. – В ней было немало жёсткости настоящей Видира. Но она настолько привыкла себе ни в чём не отказывать, что мы с нею были разделены целым ущельем непонимания. Это было прекрасно, скажу я тебе. Я любовалась её беспринципностью, как и леди Финой Луаз, и тихо завидовала её умению жить.
Она почему-то заулыбалась и подняла на Адальга глаза. Тот оторвался от мрачного созерцания паркового озера и тоже перевёл взгляд на неё.
– В конце концов, мы вернулись друг к другу, да? – усмехнулся он. – Как и тогда, когда мы могли говорить обо всём.
– Да, – прошептала Валь.
– Я бы сказал, что это неправильно. Даже у шасситов, хоть для вас это и смешно, есть законы и приличия. Но…
«Но? Но?!» – застучало в голове. Валь затаила дыхание. Что это? Счастье? Радость? Влюблённость? Или просто весьма волнительный момент в жизни?
– …но если ты не носишь траур, может быть, ты хочешь выйти за меня? Наконец.
Валь заморгала и опустила взгляд куда-то в его расшитые золотом рукава. А он продолжил настойчиво:
– Я не позову тебя прочь со Змеиного Зуба. Напротив. Он останется твоим, освободится от власти врага… и будет островом королевы. Кто теперь возразит, что ты для него лучшая защитница?
«Да кто угодно», – подумала Валь и досчитала в уме до трёх. Она всегда так делала, если слишком переживала. Затем она нашла в себе силы и посмотрела Адальгу в глаза:
– Разве я могу отказаться? Я мечтала об этом всю жизнь, милый Адальг.
И заулыбалась. И уверила себя, что продолжает бредить именно им. Его мягкими кудрями, его добродушной улыбкой и теплом его касания.
Это было лучшее завершение той Долгой Ночи, что началась больше полугода назад. Что низвергла её от баронессы до рендритки и возвела из преступницы в королеву. Лишила её того немногого, что было, и дала стократно больше.
Хорошо, что утро всё-таки настало.
Надо ли говорить, что это решение было благодушно встречено семейством? Пускай и поспешно организованная, свадьба явно должна была стать счастливым концом этой истории. Леди Сепхинорис вздохнула только, что Адальг не островитянин; но это, пожалуй, был его единственный недостаток. Сепхинор вообще бескрайне удивился, услышав эту новость. А змеиное дворянство разделилось на две части: на тех, кто считал, что Вальпурга продолжает предавать свой род подобным браком, и на тех, кто был уверен, что для неё это чересчур хорошо. Были ещё и третьи, что объединяли в себе эти два мнения, и четвёртые – исключительные, как Моркант, Кея, Эми, Уолз и Деметрия. Они желали Вальпурге счастья и были рады вновь видеть её в Брендаме. Особенно в Летнем замке, из которого Валенсо, Кристору и прочим прихвостням врага пришлось перебраться куда-то в портовый квартал. Валенсо на ходу строчил письма Эскпиравиту и бросал на Вальпургу злобные взгляды багровых вампирских глаз, а Кристор просто вежливо с нею попрощался. Вот уж воистину настал момент думать, что ей будет не хватать игр в магичку.
Она наконец стала полноправной хозяйкой Летнего замка, пускай и предстояло ей провести три дня сперва как узнице. Таков был брачный обычай острова: жених должен был созывать гостей на празднество, а она – сидеть взаперти, читать молитвы, расшивать своё свадебное платье и, в общем, всячески готовиться к дню, который бывает раз в жизни.
Для заточения она выбрала свою чародейскую башню. И лорд Оль-Одо предупредил её, что в ней неделю как померла Альберта: её туда поселил Валенсо, и её там укусил бумсланг. Но сам бумсланг оказался потерян в вехах истории и отправился куда-то, должно быть, к своим родичам в Дол Иллюзий, потому что его война тоже подошла к концу. По крайней мере, Валь зря поднимала постели и шкафы в поисках его тонкого хвостика.
Кея иногда приходила помогать с платьем; маленькое, что Валь носила в первую свою свадьбу, уже ей не подошло бы, поэтому приходилось сажать на себя мамино. Но в основном часы затворничества скрашивала как раз сама леди Сепхинорис. Она сидела рядом и подшивала к перламутровому подолу упавшие жемчужинки. А Валь в это время распускала швы на талии и в плечах, чтобы перешить их посвободнее.
Они с мамой говорили обо всём. Сперва, конечно, о регламентах. Одним глазом Валь поглядывала в свою настольную книгу – «Одеяния на дни праздничные и будничные», а другим – в трактаты о королевских одеждах Шассы. Теперь надо было соответствовать сразу двум очень строгим канонам.
С одной стороны, она была рада вернуться к привычному. С другой стороны… так и хотелось зевнуть, изучая трудные для понимания записи о том, каков должен быть выворот рукава. Даже странно, что такое глубоко близкое к сердцу занятие, как чтение подобных правил, могло показаться ей неприятным.
– Мам, мне снова начинает казаться, что если мы нечаянно укоротим рукав на лишний сантиметр, то мне придётся убежать из-под венца, – тяжело вздохнула она и надела напёрсток, чтобы вернуться к своему занятию.
Сосредоточенная леди Сепхинорис в каштановом платье продолжала выверять жемчужинки.
– Это большая ответственность, – пробормотала она. – Я тебя понимаю. На самом деле, я никогда не хотела для тебя такой участи. Быть королевой – это не такое уж и счастье. Но ради свободы острова…
– Да нет, мам, – Валь улыбнулась и покачала головой. Тяжесть кос на макушке уже тоже тяготила с тех пор, как она распробовала другие причёски. Но не всё в жизни змеиных леди было приятным. Зато всё – вознаграждалось. Теперь она это знала. – Я, на самом деле… я ведь могу тебе сказать по секрету? Адальг всегда мне нравился. Я просто с самого начала была уверена, что не достойна его.
Сепхинорис подняла на неё суровый взгляд. И вскинула дугой тонкую бровь:
– Только в те моменты, когда ты ешь слишком много пирожных, может быть. Но на деле, если бы ты сказала это мне, мы бы похлопотали.
– Но мне пришлось бы уехать со Змеиного Зуба! Это меня останавливало. Ты же знаешь. Нельзя покидать его пределы, как говорил папа, нельзя предавать его, иначе…
– Знаю, – оборвала её Сепхинорис и продолжила своё шитьё. Но вид у неё был озадаченный. Она будто не хотела слушать слова Вальтера из уст дочери. – Однако я что-то не припомню, чтобы ты сидела с таким лицом, когда ждала праздника с Гленом. Ты вся светилась, а сейчас будто идёшь на войну.
– Почему? Я рада.
– Я вижу, что ты очень погружена в себя.