Отец Джона уступил место его сестре Марни. Потом Жизели. Лица начали появляться вновь, сменяя друг друга. Быстрее. Еще быстрее.
Джон глянул на галерею фотографий своих детей, запечатленных в дни рождения, на знакомую мебель, стены, потолок. Их дом, их дом, но уже принадлежащий не только им.
Экран опустел. Флейта по-прежнему играла. Новая фотография. Заха. Теперь Наоми. Минни. Никки. Джона.
— Начинается, — выдохнул он.
— Хрена с два, мы это остановим, — голос переполняла ярость. — Но как? Джон, это безумие. Как мы сможем защититься от такого?
Джон ответил, засовывая четыре патрона в один карман брюк, четыре — в другой:
— Эйблард говорил мне, что призрак не сможет причинить нам вред через дом. Он должен в кого-то вселиться и уже тогда набросится на нас.
Никки посмотрела на пистолет в его плечевой кобуре, на помповик в руках, и Джон смог прочитать ее мысли.
Билли Лукас убил свою семью. Враг внутренний.
— Незачем мне все это оружие, — он протянул ей пистолет. — Ты хороший стрелок. Спусковой механизм двойного действия. Первоначальное сопротивление надо просто преодолеть. Ход спускового крючка более тугой, но у тебя все получится.
Когда она посмотрела на пистолет, который держала в руках, ужас перекосил ее прекрасное лицо.
Джон правильно истолковал и это.
— Никки, послушай, ты должна внимательно наблюдать за мной, и как только уловишь малейший признак, что я уже не я…
Дрожь смягчила ее рот.
— А если я…
— Нет, — оборвал он ее. — В тебя ему не вселиться. Никогда.
— Если я что-нибудь сделаю кому-то из детей…
— Только не ты. Если я в ком-то не уверен, так это в себе. Именно я… подвел свою команду.
— Чушь. Лучшего человека, чем ты, я не знаю. И не дети. Не наши дети. Монстр попытается расправиться с нами через кого-то еще, через человека со стороны.
— И все равно пристально следи за мной, — настаивал он. — Малейший признак, и немедленно нажимай на спусковой крючок. Монстр будет выглядеть, как я, но это буду уже не я. И если эта тварь вселится в меня, то прежде всего попытается убить тебя, потому что ты тоже вооружена.
Никки обняла его за шею, подтянула лицо к своему и поцеловала в губы, будто в последний раз.
* * *За прошедшие одиннадцать дней Лайонелу Тимминсу так и не удалось найти ниточку, потянув за которую он смог бы раскрыть убийство Вобурнов. Да, он нашел связь между Ризом Солсетто и Энди Тейном, но по мере того, как день уходил за днем, Лайонел все больше склонялся к тому, что связь эта не имеет никакого отношения к случившемуся с Вобурнами, всего лишь совпадение. Ничто не связывало взятки Риза Солсетто со странными событиями той ночи, особенно с яростным взрывом насилия в больнице.
И с каждым уходящим днем Лайонел все более серьезно относился к своим воспоминаниям о необычной атмосфере в доме Вобурнов и еще более необычном происшествии с экранной заставкой компьютера Давинии, когда на мониторе вдруг появился синий отпечаток кисти на красном фоне. Отвратительный шевелящийся холод, который он ощутил ладонью и растопыренными пальцами. Острый укол, словно зуб вонзился в палец. Звуки открывающихся и закрывающих дверей на пустующем втором этаже, шаги в пустых комнатах.
То сомневаясь в собственном здравомыслии, то убеждая себя, что он просто собирает информацию, чтобы успокоить Джона Кальвино, во второй половине двадцать пятого октября Лайонел нашел дорогу к домику из желтого кирпича, в котором жил бывший экзорцист. Не позвонил заранее, чтобы договориться о встрече, но воспользовался своей устрашающей внешностью и удостоверением детектива, чтобы войти в дом и задать несколько вопросов Питеру Эйбларду. В вязаной шерстяной шапочке и морском бушлате Лайонел совершенно не напоминал полицейского, но бывший священник такого напора не выдержал.
Узнав, что Джон побывал в этом доме чуть раньше, Лайонел не удивился. Поразило его другое: убедительность аргументов этого насквозь прокуренного, совершенно не похожего на священника мужчины.
Выйдя из дома Питера Эйбларда, Лайонел какое-то время постоял, глядя на падающие снежинки, а потом высунул язык, чтобы поймать несколько, как проделывал в далеком детстве, стараясь вспомнить, каково это — быть мальчишкой, верящим в чудеса и Тайну с большой буквы.
Теперь, сидя в автомобиле в нескольких кварталах от дома Кальвино, Лайонел все еще не знал, поедет ли он на экспрессе суеверий до конечной станции или все-таки сойдет уже на следующей. Но в любом варианте он полагал, что должен вновь и уже более серьезно обсудить имеющиеся улики с Джоном Кальвино, причем обсудить безотлагательно.
* * *Сидя на родительской кровати, рядом с «дипломатом», наблюдая за неспешно падающим снегом, надеясь, что царящий в комнате покой проникнет в ее бурлящий разум и вернет ясность мышления, Наоми подумала, что слышит читающий нараспев голос, доносящийся, возможно, из работающего с минимальной громкостью радиоприемника. На ближайшей к ней прикроватной тумбочке стояли часы-радиоприемник, но не они служили источником этого монотонного бормотания.
Голос периодами стихал, но полностью не замолкал. И всякий раз, когда он звучал громче, разобрать смысл произнесенного ей не удавалось. Очень скоро любопытство сказало свое веское слово, сделало то, что и положено делать любопытству, ибо без любопытства не было бы никакого прогресса и человечество по-прежнему жило бы в пещерах, без айподов, обезжиренных йогуртов и торговых центров.
Конечно же, Наоми помнила, что Мелодия велела ей не спрыгивать со своего насеста-кровати. Она не хотела, чтобы ее причислили к тем лишенным совести людям, которые беззастенчиво используют свой статус для оправдания предосудительного поведения, но факт оставался фактом: если в этом доме и находилась особа королевской крови из далекого мира, Та-Кому-Должны-Повиноваться, то речь шла не о Мелодии, а о некой девочке, которая медленно, но верно приближалась к своему двенадцатилетию. Она спрыгнула с кровати и пошла на звук, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы понять, откуда же он доносится.
От спальни отходил короткий коридор, с каждой стороны которого находились гардеробные. Наоми включила свет. Голос доносился не из гардеробных.
Девочка увидела, что дверь в дальнем конце коридора, ведущая в ванную комнату, приоткрыта. За дверью царил густой сумрак, потому что из-за снегопада свет в окна под потолком практически не проникал.
Голос действительно что-то произносил нараспев. Мужской голос. Но что он говорил, разобрать никак не удавалось.