Находившиеся на трупе рубаха и кальсоны, а также найденные в пещере куртка и фуражка, оказавшиеся принадлежащими Ющинскому, были замараны кровью. На левой половине рубахи видны были следы потеков крови, идущих от плеча вниз, слегка в косвенном направлении влево, причем один поток дал извилистое ответвление в правую сторону. На подкладке фуражки были кровяные помарки; снаружи и изнутри кожаной подшивки, под околышком, оказались кровяные пятна со следами потеков. Помарки и пятна крови на куртке были покрыты глиной. Кальсоны в верхней части оказались пропитанными кровью. Пояс их был выворочен наружу складками, в которых, так же как и в седалищной части кальсон, было значительное количество глины с приставшими сухими листьями. На кальсонах и куртке нарушений целости тканей не было. На рубахе оказалось три разрыва до семи миллиметров длиной. Края одного разрыва были чистые, а остальные, находившиеся в области кровяных пятен на рубахе, — запачканные кровью, причем на одном из этих разрывов был замаран только один край. На фуражке оказалось четыре сквозных разрыва щелевидной формы. На краях их обнаружены были следы крови. (Л. д. 147 — т. I; ЗЗ6об., 76, 228 — т. II.)
Основываясь на данных вскрытия в связи с результатами осмотра белья, куртки и фуражки Ющинского, а также и пещеры, где был найден труп, врачи-эксперты — профессор Киевского университета по кафедре судебной медицины Оболонский и прозектор по той же кафедре Туфанов — пришли к следующим выводам. Из числа оказавшихся на теле Ющинского повреждений раны на голове и на шее были причинены при полной, а остальные ранения при значительно ослабленной деятельности сердца. При жизни Ющинского были связаны у него руки и зажимался с надавлением на зубы рот его. Во время нанесения ему повреждений он находился в вертикальном, склоненном несколько влево положении, был в одном белье и, по-видимому, в фуражке, обращенной козырьком к затылку, так как только при таком положении фуражки получается соответствие всех разрывов на ней четырем повреждениям из числа имеющихся на черепе. Орудием причинения повреждений был колющий предмет, вроде швайки или стилета, сплющенно-четырехугольной формы с долотообразно отшлифованным с двух сторон концом. Первые удары Ющинскому были нанесены в голову и шею и последние — в сердце. При одном из ударов в сердце клинок орудия вошел в тело по рукоятку, оставившую отпечаток на коже. Повреждения были нанесены несколькими лицами. Характер орудия и множественность поранении, частью поверхностных, в виде уколов, служат указанием на то, что одной из целей нанесения их было стремление причинить Ющинскому возможно сильные мучения. В теле его осталось не более трети всего количества крови; на белье и одежде имеется ничтожная часть ее, а остальная кровь вытекла, главным образом через мозговую вену, артерию у левого виска и вены на шее. Ближайшей причиной смерти Ющинского послужило острое малокровие от полученных повреждений с присоединением явлений асфиксии вследствие воспрепятствования доступа к воздухоносным путям. Отсутствие следов крови в пещере, где был обнаружен труп Ющинского, положение его тела, а также нахождение па внутренней поверхности кальсон, сзади, значительного количества глины и сухих листьев, имеющихся в этой пещере, указывают на то, что Ющинский был убит в другом месте и затем втащен в эту пещеру головой вперед в состоянии трупного окоченения, в каковом положении был поставлен у стены и постепенно оседал, когда окоченение стало проходить. (Л. д. 166, 147 — т. I; т. III.)
Допрошенный по тем же вопросам член медицинского совета Косоротов, разделяя мнение названных выше экспертов относительно причины смерти Андрея Ющинского и орудий, коими были причинены ему повреждения, и со своей стороны признавая все эти повреждения прижизненными и причиненными во всяком случае не одним лицом, а по крайней мере двумя или, наиболее вероятно, несколькими лицами, пришел при этом к следующим выводам: хотя повреждения Ющинскому сопровождались невообразимо мучительными ощущениями, тем не менее расположение этих повреждений не дает оснований предполагать, что главной целью было причинение мучений; так, с одной стороны, Ющинскому не было нанесено хотя бы и тем же орудием уколов по всему телу без разбора, куда придется, а также не имеется следов применения других, кроме уколов, приемов, например щипков, ударов тупыми орудиями и т.п., и даже не оказывается уколов в общеизвестные, особенно чувствительные к ним места, например чрезмерно болезненных уколов под ногти и т.п.; с другой стороны, ясно бросается в глаза то обстоятельство, что повреждения сгруппированы главным образом в тех местах, где можно прощупать биение больших артерий, например на шее, в подмышке, или где ясно видны, особенно у детей, синие полосы вен (на виске), а также в области сердца. Наконец, тело было в высшей степени обескровлено, что совсем не являлось необходимостью при намерении причинить мучения. Все это приводит к убеждению, что повреждения нанесены с намерением получить возможно большее количество крови для каких-либо целей. (Л. д. 100, 101 — т. VIII.)
На предварительном следствии по этому делу были установлены следующие обстоятельства.
В течение нескольких лет до мая месяца 1910 г. Ющинский жил с матерью и отчимом Лукой Приходько в Киеве, в части города, именуемой Лукьяновкой, где находится и усадьба Бернера. Затем он переселился с ними в Предмостную Слободку Черниговской губернии, расположенную у Киева. Туда же переехали на жительство, также с Лукьяновки, его бабушка и тетка по матери, Олимпиада Нежинская и Наталия Ющинская, у которых он бывал почти ежедневно. В августе того же года благодаря стараниям тетки Ющинский был определен в Киево-Софийское духовное училище, которое стал посещать из Слободки, выходя из дому рано утром. Живя в Слободке, Ющинский заходил иногда на Лукьяновку увидеться и поиграть со своими прежними приятелями-сверстниками, из числа которых он был особенно дружен с Женей Чеберяковым. (Л. д. 127, 172, 248, 159, 58, 239 — т. I; 87 — т. II; 282 — т. V.)
12 марта утром, встав по обыкновению очень рано, Ющинский позавтракал оставшимся от обеда накануне постным борщом и, взяв книги и тетради, вышел из дому около шести часов утра, направляясь в Киев. Когда он шел по Слободке, в одном месте его видел Павел Пушка, и в другом — он подходил к мосту через Днепр, по которому ему лежал путь в Киев, — его видела Мария Пушка. В этот день, однако, Ющинский в училище не был и домой не возвратился. Предполагая вначале, что он пошел ночевать к Наталии Ющинской, как это бывало часто и ранее, мать его не была обеспокоена его отсутствием, но, когда на другой день рано утром выяснилось, что его нет у тетки, Александра Приходько стала разыскивать его у своих родных и знакомых, к которым он мог зайти. Принимая всевозможные меры к розыску, она заявила полиции и начальству духовного училища об исчезновении сына, а также, зайдя вместе с мужем в контору издающейся в Киеве газеты “Киевская мысль”, просила напечатать о том заметку. Продолжавшиеся в течение нескольких дней поиски оказались безуспешными, и наконец был обнаружен труп Ющинского. При вскрытии трупа в находившейся в желудке пищевой смеси были найдены кусочки картофеля и свеклы — по-видимому, остатки борща, не успевшие еще перевариться. Это обстоятельство указывает, по мнению врачей-экспертов, на то, что Ющинский умер спустя три-четыре часа после принятия пищи. (Л. д. 127, 248, 195, 187, 172, 58, 9, 13, 166 — т. I; 76 — т. II.)
При самом возникновении предварительного следствия, еще до допроса свидетелей, к судебному следователю явился 22 марта без вызова сотрудник вышеупомянутой газеты “Киевская мысль” еврей Борщевский и, рассказав о посещении конторы названной газеты матерью Ющинского, заявил, что странное поведение ее в то время обратило на себя его внимание. По его словам, мать Ющинского, заявляя об исчезновении сына, не была расстроена и ничем не выражала горестной утраты, как это обыкновенно бывает в подобных случаях, а относилась к сообщаемому ею факту крайне равнодушно, и даже как она, так и явившийся с ней мужчина улыбались, отвечая на предложение указать, по какому адресу следует сообщить о нахождении ребенка. (Л. д. 11 — т. I.)
Заявление Борщевского о равнодушном отношении Александры Приходько к исчезновению ее сына было впоследствии опровергнуто рядом лиц, удостоверивших, что Александра Приходько, рассказывая им о тщетных розысках пропавшего сына, была очень удручена и горько плакала. (Л. д. 60, 177, 179, 189, 198, 199, 294 — т. I.)
Приведенное обстоятельство было установлено на предварительном следствии. Деятельность же полиции в начале производства розысков находилась в соответствии с высказанным Борщевским подозрением. По распоряжению начальника Киевского сыскного отделения Мищука Александра и Лука Приходько были арестованы 24 марта, а 25 и 26 марта в квартире их был произведен чинами сыскного отделения обыск. Со стен было отделено семь кусков штукатурки с темно-бурыми пятнами, а также были взяты по тем же основаниям юбка и кофта Александры Приходько, рабочая блуза Луки Приходько и найденные в их квартире две тряпки. Тем не менее улик против Приходько добыто не было и 5 апреля они были освобождены. По химико-микроскопическому исследованию пятен на вышеозначенных предметах оказалось, что следов крови на них нет. Было также установлено, что Лука Приходько с 7-го до вечера 12 марта безотлучно днем и ночью находился в переплетной мастерской Колбасова в Киеве, у которого он работал. (Л. д. 334, 6671, 45, 54, 299, 308об. — т. I; 91, 91об., 224 — т. II.)