Приведенное обстоятельство было установлено на предварительном следствии. Деятельность же полиции в начале производства розысков находилась в соответствии с высказанным Борщевским подозрением. По распоряжению начальника Киевского сыскного отделения Мищука Александра и Лука Приходько были арестованы 24 марта, а 25 и 26 марта в квартире их был произведен чинами сыскного отделения обыск. Со стен было отделено семь кусков штукатурки с темно-бурыми пятнами, а также были взяты по тем же основаниям юбка и кофта Александры Приходько, рабочая блуза Луки Приходько и найденные в их квартире две тряпки. Тем не менее улик против Приходько добыто не было и 5 апреля они были освобождены. По химико-микроскопическому исследованию пятен на вышеозначенных предметах оказалось, что следов крови на них нет. Было также установлено, что Лука Приходько с 7-го до вечера 12 марта безотлучно днем и ночью находился в переплетной мастерской Колбасова в Киеве, у которого он работал. (Л. д. 334, 6671, 45, 54, 299, 308об. — т. I; 91, 91об., 224 — т. II.)
В то же время в Киеве стало распространяться мнение, что Ющинский убит евреями по религиозным побуждениям, но версия об убийстве его матерью и отчимом поддерживалась в течение дальнейшего хода следствия. Между прочим, в мае месяце того же 1911 года к судебному следователю явился по собственной инициативе другой сотрудник той же газеты “Киевская мысль” — Ордынский и заявил, что он в доме своей знакомой Трайны Клейн слышал, как работавшая у нее прачка Ольга Симоненкова рассказывала, что еще до обнаружения трупа Ющинского сестра ее встретила однажды на улице брата матери Ющинского, который сказал ей: “Пропал мальчик, никак нельзя найти” — и эту фразу сопровождал улыбкой. Точно так же мать Ющинского в разговоре с той же сестрой ее, Симоненковой, “с улыбкой” сообщала ей об исчезновении сына. Продолжая рассказ, Симоненкова, по словам Ордынского, сказала, что через день или два после исчезновения Ющинского в Киеве на набережной Днепра мужчина и женщина, имея при себе мешок с тяжелым, по-видимому, предметом, наняли извозчика отвезти их к Кирилловской больнице и дорогой на вопрос извозчика сказали, что везут “больного” мальчика. Трайна Клейн более определенно показала, что Симоненкова, рассказывая об убийстве Ющинского, говорила, что Ющинского убила мать вместе с мужем и братом с целью воспользоваться деньгами, которые были положены на имя покойного. Убийство совершено было в Слободке, а затем труп был перевезен в мешке в усадьбу Бернера. (Л. д. 49, 62, 114, 116, 117, 122, 219, 215 — т. I; 34-60, 95 — т. II.)
Опрошенная судебным следователем Ольга Симоненкова объяснила, что она слышала на базаре среди торговок разговор о том, что родные Ющинского знают, кто его убил, и что труп Ющинского был перевезен в мешке на извозчике. Об этих слухах она передала еврейке, у которой мыла белье, но ничего не говорила ей относительно происходившей якобы беседы ее сестры с дядей покойного Ющинского. (Л. д. 172об. — т. II.)
Из показаний Александры Приходько и ее матери Олимпиады Нежинской, а также Василия Симака выяснилось, что Андрей Ющинский был сыном Феодосия Чиркова, состоявшего в течение около двух лет в сожительстве с Александрой Приходько, носившей тогда фамилию Ющинской. Уезжая из Киева для отбытия воинской повинности, Чирков оставил
Александру и более к ней не возвращался. Перед отправлением на военную службу Чирков располагал деньгами свыше 2000 рублей, вырученными от продажи в 1897 году принадлежавшего ему дома Симаку, и дал из них последнему под вексель 300 рублей. Вскоре Чирков стал покучивать и месяцев через шесть после продажи говорил Симаку, что денег у него уже не осталось. Отправляясь затем для отбытия воинской повинности и расставаясь с Александрой Ющинской, Чирков не обеспечил ни ее, ни сына Андрея, которому никаких средств не оставил. В счет уплаты по векселю в 300 рублей Симак дал 75 рублей Александре Приходько, а остальные деньги выслал разновременно Чиркову. (Л. д. 237, 248, 310, 313 — т. I.)
Кроме версии об убийстве Ющинского матерью и родственниками во время хода следствия возникла и стала распространяться другая версия о том же преступлении.
Убийство Ющинского приписывалось лицам из преступного мира и объяснялось стремлением нескольких определенных преступников избавиться от Ющинского, который якобы был осведомлен о преступной деятельности их и представлял для них опасность в смысле возможности разоблачения совершенных ими преступлений. В качестве участницы убийства называлась мать вышеупомянутого Жени Чеберякова, имевшая знакомства и постоянные общения с преступным миром. (Л. д. 54, 99об., 103, 105, 309, 328, 242об., 249 — т. II.)
Однако никаких серьезных данных в подтверждение справедливости предположения о таком характере убийства Ющинского следствием добыто не было и выяснившиеся обстоятельства дела дали основание для вывода об участии в убийстве Ющинского еврея Менделя Бейлиса по мотивам религиозного свойства, вследствие чего Бейлис был привлечен к следствию в качестве обвиняемого. После этого появилось видоизменение приведенной выше версии. Убийство по-прежнему приписывалось лицам из преступной среды, но побудительная причина указывалась уже иная, именно желание путем убийства мальчика, которое можно было бы приписать евреям, вызвать еврейский погром, чтобы иметь возможность воспользоваться чужим имуществом. И при этой версии Чеберяковой отводилась роль участницы преступления. Допрос на следствии Бейлиса и заключение его под стражу состоялись 3 августа 1911 года, а 25-го того же августа судебному следователю были предоставлены вещественные доказательства, подтверждающие последнюю версию об убийстве Ющинского. В этот день начальник сыскного отделения Мищук, производивший вначале розыски по делу и затем отстраненный от исполнения этих обязанностей, сообщил судебным властям об обнаружении им в Юрковской горе на Лукьяновке зарытого в землю свертка с вещами, принадлежавшими, по-видимому, Ющинскому. Из одежды, бывшей на Ющинском 12 марта при отправлении его в училище, не были найдены брюки, пальто и ботинки, а также недоставало подтяжек, которые он в последнее время, впрочем, не носил, и книг, с которыми он вышел в последний раз из дому. В свертке, найденном Мищуком, в рогоже на подстилке из коленкорового мешка оказалась куча угля, в которой находились кусочки обгоревшей материи и бумаги, пуговица, крючок от брюк, подтяжки, а также два железных стержня с заостренными концами в виде шваек и внутри мешка — не поврежденные огнем клочки конверта и записок. В обрывках записок был обозначен адрес Романюка и упоминались фамилии Кучеренко, (Ц)Упенко, а также имена Миша и Вера.
Хотя восстановить полностью текст записок нельзя было, но из содержания отдельных фраз следовало, что “Миша” и “(Ц)Упенко” приглашают Кучеренко прийти к “Вере” по очень важному делу. (Л. д. 156162, 205, 206, 207, 210, 212, 209, 209об. — т. II; 195 — т. V; 127, 172 т. I; 103 — т. III.)
По объяснению Мищука, о нахождении в горе свертка с вещами ему сообщил некий Кушнир, который в средних числах того же августа заявил ему, что, по добытым сведениям, убийство Ющинского совершено ворами, которые, “симулируя его ритуальным”, преследовали этим цель вызвать еврейский погром, и что в убийстве участвовали Кучеренко, Цюпенко, Романюк и Вера Чеберякова. Из представленного Мищуком письма Кушнира видно, что последний, называя в письме тех же лиц в качестве убийц, сообщает, что они решили убить перед еврейской пасхой какого-нибудь мальчика, что и исполнили в доме Романюка на Лукьяновке, причем по указанию Чеберяковой выбор их пал на Ющинского, вещи которого после убийства они зарыли в Юрковской горе. (Л. д. 207, 216 — т. II.)
Сверток с вещами, видимо, в земле находился в течение очень непродолжительного времени, так как, хотя уголь и находившиеся среди него предметы, а также прилегающая часть мешка и были сильно влажны, как бы смочены водой, другие части мешка были суховаты и следов плесени на ткани нигде не было. Оказавшиеся в свертке железные стержни были предъявлены судебным следователем прозектору Туфанову, производившему вскрытие трупа Ющинского, а подтяжки — матери и тетке покойного — Александре Приходько и Наталии Ющинской. Туфанов объяснил, что обнаруженные стержни ни по размерам, ни по характеру заостренных концов не могли быть теми орудиями, которыми были причинены повреждения Ющинскому, а Приходько и Ющинская заявили, что найденные подтяжки не принадлежали Ющинскому. (Л. д. 206, 209, 290об., 231 — т. II; 195, 200 — т. V.)
Предварительное следствие по делу Ющинского было закончено 5 января 1912 года и вместе с составленным 10 января обвинительным актом о Бейлисе получило дальнейшее движение, а 18-го того же января к прокурору Киевского окружного суда поступило заявление по этому делу от сотрудника газеты “Русское Слово” Бразуля-Брушковского, состоящего также сотрудником вышеупомянутой газеты “Киевская мысль”. В этом заявлении Бразуль-Брушковский говорит, что, следя за делом Ющинского с момента его возникновения, он пришел к убеждению, что убийство Ющинского — “дело рук шайки преступников”, о деятельности которых многое было известно Ющинскому, что и побудило их убить мальчика, являвшегося для них постоянной угрозой, причем “для сокрытия следов преступления и направления следственных властей в другую сторону” имелось в виду “инсценировать ритуальное убийство”.