Опрошенный на следствии относительно поездки в Харьков Бразуль-Брушковский показал, что эта поездка совершена была потому, что Чеберякова находила нужным собрать сведения по делу в Харькове. Еще ранее, желая проверить впечатление, которое на него производила Чеберякова, он решил устроить встречу ее со “своим человеком”. Выбор его пал на прис. пов. Марголина, как адвоката, интересующегося общественной жизнью. После колебания Марголин ответил согласием, и они решили устроить свидание в Харькове, подогнав предстоящую поездку туда с Чеберяковой ко времени деловой поездки в Харьков Марголина. Фамилии Марголина он Чеберяковой не назвал и выдавал его за гласного Харьковской думы, не желая компрометировать Марголина знакомством с Чеберяковой. Кроме него и Выгранова, с ними поехал Перехрист, которого он, Бразуль, взял для наблюдения за Чеберяковой в Харькове. Последний ехал в другом вагоне, тайно от нее. Вся поездка состоялась на счет его, Бразуля, расходы по поездке не смущали его, так как он “по этому делу”, как журналист, занимает исключительное положение. В Харьков они приехали вечером и вскоре отправились втроем в гостиницу к Марголину. По предложению его, Бразуля, Чеберякова рассказала Марголину о том, что она ранее говорила ему самому об убийстве Ющинского. Кроме него и Выгранова, никого более при этом свидании не было, и Марголин не склонял Чеберякову принять на себя вину в убийстве Ющинского, а также не предлагал ей вознаграждения за розыски по делу. Затем они возвратились в гостиницу, в которой остановились, а на другой день утром вновь были у Марголина. При этом кратковременном визите опять-таки никого постороннего не было, и на этот раз Марголин никаких предложений Чеберяковой не делал. В тот же день он, Бразуль-Брушковский, Выгранов и Чеберякова уехали обратно в Киев. Однако перед отъездом ни он, ни Выгранов не спрашивали Чеберякову, добыла ли она какие-либо сведения по делу, и поступили так “в целях конспирации”. Не виделись они также до отъезда с Перехристом, и только в поезде Выгранов узнал от последнего, что Чеберякова никуда в Харькове не ходила. (Л. д. 238, 277 — т. IV.)
Кроме Марголина, Бразуль-Брушковский, по его словам, показывал Чеберякову в Киеве с той же целью проверки своих впечатлений сотрудникам газеты “Киевская мысль” Яблоновскому и Ордынскому. Свидание состоялось в кабинете ресторана, и там Чеберякова повторила все то, что говорила в Харькове Марголину. (Л. д. 277 — т. IV.)
По показанию Чеберяковой, когда через некоторое время после поездки в Харьков Бразуль и Выгранов пригласили ее в ресторан, то там, в отдельном кабинете, она застала тех трех мужчин, которые присутствовали при свидании ее в Харькове с “важным господином”, выйдя из-за портьеры. Тот из них, который назвал тогда сумму вознаграждения 40 тысяч, сказал ей, между прочим, что ей следовало соглашаться на сделанное предложение. (Л. д. 28 — т. IV.)
Выгранов и Марголин подтвердили показание Бразуля-Брушковского. (Л. д. 200, 290 — т. IV; 26 — т. V.)
По словам Бразуля-Брушковского и Выгранова, целью поездки их с Чеберяковой в Харьков было желание собрать там сведения по делу Ющинского через Чеберякову, которая передавала им, что ей нужно для этого увидеться с Лисуновым, содержащимся тогда в Харьковской тюрьме. Однако справок о том, находился ли Лисунов в то время в Харькове, они не собирали. Из имеющихся же в деле сведений видно, что в 1911 году Лисунов в Харьковской тюрьме не содержался. (Л. д. 23... 277, 20... 290, 255 — т. IV.)
Рассказывая Красовскому о поездке в Харьков, Бразуль-Брушковский передавал ему, между прочим, что он счел необходимым посвятить в ожидаемые от Чеберяковой разоблачения по делу Ющинского присяжного поверенного Марголина, который, по словам Красовского, как видный деятель еврейского общества в Киеве, был заинтересован в том, чтобы разъяснить дело и рассеять создавшуюся версию о ритуальном убийстве Ющинского. (Л. д. 60 — т. IV.)
Особая обстановка убийства Ющинского, исключительно своеобразный способ лишения его жизни в связи с распространившимся мнением, что Ющинский убит евреями из религиозных побуждении, послужили на следствии основанием обратиться к специальной экспертизе для разъяснения ряда возникающих по делу вопросов. О возможности предположения, что убийство Ющинского совершено было душевнобольным, а также о том, не имеется ли в данных делах каких-либо указаний на цель и намерения, которыми руководились убийцы, и на принадлежность их к той или другой профессии или народности, было предложено высказаться известному своими трудами в области психологии врачу-психиатру, профессору Киевского университета Сикорскому, а по вопросу о допустимости предположения, что Ющинский пал жертвой религиозного фанатизма со стороны изуверской части еврейства, были допрошены профессор Киевской Духовной Академии по кафедре еврейского языка священник Глаголев, профессор С.-Петербургской Духовной Академии по кафедре еврейского языка и библейской археологии Троицкий и магистр богословия католический священник Пранайтис.
На первый из поставленных вопросов профессор Сикорский дал отрицательный ответ, признавая несомненным, что убийство Ющинского учинено не одним, а несколькими лицами, тщательно обдумавшими и планомерно выполнившими с техническим совершенством задуманное злое дело, Сикорский приходит к выводу, что помешанные не могли совершить такое убийство, как потому что по различию бреда и душевного состояния каждого из них у них не могло быть соглашения для одной общей цели, и притом душевнобольные не сохранили бы в тайне содеянного ими, так и вследствие того, что сложность этого убийства и техника его недоступны помешанному по самому свойству его болезни. Опираясь на данные вскрытия трупа Ющинского, профессор Сикорский различает в процедуре убийства отчетливо выступающие три особенности: обильное вьшущение крови, причинение мучений и затем умерщвление жертвы. Последним из этих актов, из которых каждый имеет самостоятельный характер, явилось нанесение сквозной раны в сердце в то время, когда жертва была использована для первых двух целей и когда близкоь наступление смерти мальчика было очевидно для убийц. Первыми ударами Ющинскому были причинены поранения большой пазухи твердой мозговой оболочки и шейных вен, давшие обильное кровотечение. Эти поранения являлись безусловно смертельными, и с момента нанесения их участь Ющинского была решена. Однако вызвать очень скорое наступление смерти такие повреждения не могли. Убийцы же не тотчас приступили к поранению сердца, а отдаляли этот момент, поступая так, очевидно, для того, чтобы иметь возможность выполнить промежуточную часть намеченной программы действий — истечение крови и причинение мучительных раздражении. Последняя цель была достигнута нанесением уколов в голову и других ран, в том числе ранения печени, вызвавших сильные страдания. Находя далее, что все обнаруженные на теле Ющинского повреждения были нанесены умеренной и спокойной рукой, не дрожавшей от страха и не преувеличивавшей размер и силу движений под влиянием гнева, — быть может, рукой лица, привыкшего к убою животных, профессор Сикорский в самой технике совершения преступления видит указания на то, что возможность такой точной, бездушной и неторопливой работы обеспечивалась для убийц соответственным образом.
Наконец, относительно указаний на принадлежность убийц к той или другой профессии и народности профессор Сикорский, исходя из соображений исторического и антропологического характера, считает убийство Ющинского по его основным и последовательным признакам — медленному обескровливанию, мучительству и затем умерщвлению жертвы — типичным в ряду подобных убийств, время от времени повторяющихся как в России, так и в других государствах. Психологической основой типа такого рода убийства является, по мнению профессора Сикорского, “расовое мщение, или вендетта, сынов Иакова к субъектам другой расы, причем типическое сходство в проявлении этого мщения во всех странах объясняется тем, что народность, поставляющая это злодеяние, будучи вкраплена среди других народностей, вносит в них с собою и черты своей расовой психологии”. Преступления, подобные убийству Ющинского, говорит далее профессор Сикорский, не могут быть полностью объяснены только расовой мстительностью. С этой точки зрения представляется понятным причинение мучений и лишение жизни, но факт избрания жертвой детей и вообще субъектов юных, а также обескровливание убиваемых, по мнению профессора Сикорского, вытекают из других оснований, которые, быть может, имеют для убийц значение религиозного акта. (Л. д. 232 — т. I.)
Экспертиза по вопросам об обрядовой стороне еврейского вероучения дала такие результаты.
Профессор Глаголев и Троицкий, имея в виду основы еврейского вероучения, заключающегося в Библии и Талмуде, высказались отрицательно относительно возможности с точки зрения основанного на указанных источниках религиозного закона употребления евреями с ритуальными целями крови человеческой, и в частности христианской.