Допрошенная на следствии Екатерина Дьяконова показала, что она часто посещала Чеберякову. 11 марта она пришла к ней около 12 час. дня, а между 12 и часом туда же пришел Ющинский к Жене Чеберякову за порохом. Мальчики собирались идти гулять, но, когда она уходила около трех часов дня, Ющинский еще оставался в квартире Чеберяковой. На другой день она опять пришла к Чеберяковой после 12 часов дня. Сопровождала ли ее сестра Ксения, она не помнит. Войдя в переднюю, она увидела в одной из комнат четыре лица — Сингаренского, Рудзинского, Латышева, а также и Лисунова, которые, заметив ее, быстро ушли в другую комнату. Находившийся в этой комнате ковер был завернут наполовину, но вид завернутой части ковра не вызывал у нее предположения, что под ковром был прикрыт какой-либо предмет. Впоследствии ей снилось, что мертвый Ющинский лежал на том ковре.
О таком сне она рассказала Красовскому. 13 марта вечером она со своей знакомой, Еленой Черняковой, ходила ночевать к Чеберяковой по просьбе последней, но на них всех напал непонятный страх, под влиянием которого они втроем ушли оттуда к ней, Дьяконовой, где Чеберякова и переночевала. Однажды, перед Пасхой 1912 года, часов в 8 вечера к ней подошел на улице какой-то человек, лицо которого было закрыто маской. Этот человек, назвав ее по имени, сказал, что знает ее, и они, стоя на улице, пробеседовали часа три. После этого она встречалась с тем же человеком еще два раза на улице. Он также был в маске и себя не называл. При последнем свидании неизвестный завел речь об убийстве Ющинского и сказал, что его убили Сингаревский, Рудзинский и Латышев в квартире Чеберяковой и сделали это “под жидов”, чтобы вызвать погром, “во время которого можно было бы поживиться”, причем когда Ющинского кололи швайками, то затыкали ему рот сорванной с подушки наволочкой, а тряпками “вымакивали кровь”. Эти сведения со слов неизвестного в маске она сообщила своей сестре Ксении, а также и Красовскому, но никогда не передавала ему, будто ей о том “по-дружески рассказывала сама Верка”, так как Вера Чеберякова ей этого не говорила. Но впоследствии, при дополнительном допросе, Екатерина Дьяконова заявила судебному следователю, что Чеберякова ей рассказывала, что убийцы Ющинского заботились о том, чтобы кровь не попала на пол, стены и одежду, и потому вымакивали ее тряпками. При этом Чеберякова сказала, что убийство происходило в квартире Приходько, но откуда у нее были такие сведения, она не объяснила. Кроме того, Екатерина Дьяконова показала, что дочь Чеберяковой Людмила (10 лет) рассказала ей, что “ее мама не убивала Ющинского, а была в то время на лестнице”. В другой раз Людмила Чеберякова сказала ей, что Ющинского убивали швайками, принадлежавшими им, Чеберяковым, и Мифле, но затем эти швайки выбросили, “чтобы не было подозрения, что убивали Ющинского у нас”, объяснила она. (Л. д. 143об., 151 об., 163, 259 — т. IV.)
Как указано выше, Екатерина Дьяконова показала, что 11 марта Ющинский пришел в квартиру Чеберяковой между 12 и часом дня и оставался там, когда она, Дьяконова, уходила от Чеберяковой около трех часов дня. Между тем по делу установлено, что в этот день Ющинский был в училище на уроках, окончившихся в 12 часов дня, после чего вместе с товарищем по училищу Невеном пошел не на Лукьяновку, где жили Чеберяковы, а по Владимирской ул., расставшись с Невеном около городского театра.
Ющинскому нужно было по поручению тетки Наталии Ющинской, имевшей коробочную мастерскую, купить специальных кнопок на Бессарабском базаре, куда он, видимо, и отправился прямым путем из училища. Домой в Слободку, находящуюся от училища и Бессарабского базара на расстоянии нескольких верст, и притом в стороне, противоположной Лукьяновке, Ющинский пришел, по показанию его матери, часа в два дня, а по словам Наталии Ющинской, он принес ей кнопки около 3 час. дня, причем сказал, что, придя из училища, он заигрался с братьями, забыв отдать ей кнопки сейчас же по приходе домой. (Л. д. 168, 58, 291, 127, 172 — т. I; 275, 285 — т. III.)
Утверждение Екатерины Дьяконовой о том, что 12 марта она видела в квартире Чеберяковой 4 лица, находится в противоречии как с показаниями Красовского и Выгранова, которым она говорила, что видела тогда только 3 лица — Сингаревского, Рудзинского и Латышева, так и с показанием самой Дьяконовой, данным ею на дознании подполковнику Иванову, которому она, называя те же 3 лица, о Лисунове не упоминала. Кроме того, по собранным на следствии сведениям, оказалось, что с 28 февраля по 17 марта 1911 года Лисунов содержался под стражей. (Л. д. 60, 64об., 210, 16... — т. IV; 165 — т. V.)
Ксения Дьяконова опровергла сделанную на нее Екатериной Дьяконовой ссылку, показав, что последняя никогда ей об убийстве Ющинского ничего не рассказывала и у них не было разговора о том, кто мог убить его. Равным образом и Елена Чернякова, вопреки утверждению Екатерины Дьяконовой, заявила, что никогда не было такого случая, чтобы она с Екатериной Дьяконовой ходила по приглашению Чеберяковой ночевать к последней и затем они ушли бы оттуда под влиянием страха. По ее словам, она прекратила знакомство с Чеберяковой еще в 1910 году, так как между ними произошла ссора и Чеберякова даже побила ее. (Л. д. 87, 289 — т. IV.)
До подачи Бразулем-Брушковским последнего заявления Екатерина Дьяконова допрашивалась чинами полиции по делу Ющинского, но ничего существенного не показала. Это обстоятельство Дьяконова объяснила на следствии тем, что с нею обошлись тогда грубо и она не нашла возможным дать подробное показание. По удостоверению производившего розыски подполковника Иванова, он в течение около полугода до подачи Бразулем-Брушковским упомянутого заявления пользовался услугами Екатерины Дьяконовой для собирания сведений по делу, но никаких серьезных указаний от нее не получил, тогда как при допросе ее по заявлению Бразуля-Брушковского она дала “одно другого сенсационнее сведения”. При расспросах Екатерины Дьяконовой на дознании подполковник Иванов обратил внимание на то, что, давая первоначально туманные и сбивчивые ответы на задаваемые ей вопросы, впоследствии она давала уже на те же вопросы ясные и определенные ответы, затрудняясь в то же время ответить таким же образом на новые вопросы. Вследствие такого поведения Дьяконовой у подполковника Иванова сложилось впечатление, что ясность ответов появилась у нее извне как результат того, что ее кто-то подучивал давать такие ответы. (Л. д. 195 — т. III; 163 т. IV; 335 — т. V.)
Показание Малицкой, на которое сделана ссылка в заявлении Бразуля-Брушковского, заключается в следующем: 23 ноября 1911 года Малицкая при допросе ее судебным следователем показала, что однажды, в марте месяце того же года, незадолго до обнаружения трупа Ющинского, находясь в своей квартире, помещающейся в нижнем этаже дома под квартирой, в которой жили тогда Чеберяковы, она услышала около 11 часов утра раздававшиеся в квартире Чеберяковой звуки шагов одного человека — как ей показалось Веры Чеберяковой. Затем слышно было, как пробежал ребенок, и в том же направлении раздался топот шагов двух взрослых людей. После этого она услышала детский плач, писк и, наконец, какую-то возню. В тот же день немного позже она узнала от какой-то женщины, что детей Чеберяковой дома тогда не было. Через несколько дней, проходя по двору, она слышала, как какие-то дети, разговаривая между собой, говорили, что в помойной яме валяются окровавленные тряпки, но сама она их не видела. (Л. д. 116 — т. III.)
При последующем допросе в декабре того же года Малицкая добавила, что спустя некоторое время после того, как в квартире Чеберяковой раздавался детский писк, она ясно услышала, что несколько человек переносили какую-то неудобную ношу, которую положили на пол и протащили по комнате. Тогда же раздавался недовольный крик Чеберяковой. (Л. д. 282 — т. III.)
Малицкая была допрошена на следствии несколько раз. Давая приведенные выше показания, она заявила, что, услышав детский плач и возню, она поняла, что в квартире Чеберяковой происходит “что-то необыкновенное и очень страшное” и ей ясно стало, что там “ребенка схватили и что-то с ним делали”, ввиду чего она не сомневается в том, что “убийство Ющинского было совершено в квартире Чеберяковой”. Между тем, будучи допрошена на следствии в первый раз 8 июля 1911 года, Малицкая, скверно отзываясь о Чеберяковой, не сообщила, однако, о том, что она слышала в квартире последней столь подозрительную для нее возню, сопровождавшуюся детским плачем, и закончила свое показание утверждением, что по делу Ющинского ей “решительно” ничего не известно. На заданный Малицкой судебным следователем вопрос, почему она не рассказала о таких обстоятельствах при первом допросе ее, Малицкая ответила, что она опасалась Чеберяковой и, кроме того, “была очень занята и не раздумывала над описанным случаем”. (Л. д. 98об. — т. II; 116, 282 — т. III.)
О происходившей в квартире Чеберяковой возне Малицкая первоначально довела до сведения властей только 10 ноября 1911 года, рассказав о том околоточному надзирателю Кириченко. Но при этом Малицкая говорила ему, что подозрительную возню и детский писк она слышала в 7 или 8 часов вечера, тогда как на следствии она относила это событие к 11 часам утра. По поводу такого разноречия Малицкая объяснила, что Кириченко неправильно понял ее. (Л. д. 235, 282 — т. III; 42 — т. VIII.)